Занималось утро; в воздухе висел звонкий запах влаги. Покатая спина молодого солнца показалась на небосклоне — словно плавник большой рыбы, которую выбросило на мелководье, — а затем выплыла за черту горизонта. Вереск считал, что такое время является самым удачным, чтобы замыслить что-нибудь «эдакое»: раннее утро, туман ещё стелется по земле, а невидимый глаз луны блестит в небе, нехотя покидая свой пост… Молодые побеги пробивались сквозь желто-серую корку пожухлых трав. Яркими пятнами загорались равнины; расцветали, напитывались жизнью.

И он тоже — только «расцвёл». Заспанным взглядом изучал бесконечную равнину, которая постепенно начинала играть яркими оттенками. Луч забрался ему в уголок глаза, и Вереск, недовольно фыркая, повернулся к рассвету своим серым боком. Вскоре он станет самым заметным «бельмом», посаженным в исключительно зеленейший пейзаж — и охота пойдёт хуже, и скрыться от залётной хищной птицы уже будет не так-то просто. Равнины быстро одеваются новой «шкурой», — жизнь неумолимо берёт верх над всякой гибелью и запустением, занимая самые укромные местечки и ложбинки в отдохнувшей земле.

Он потянулся; поскрёб мягкий чернозём когтями и тут же скривился, удивлённо уставившись на собственные лапы. Между подушечками забились комья грязи — приятного, конечно, в этом было мало. Тут же его посетила внезапная идея. Вереск бархатисто рассмеялся; задумался о том, что в Зелёные Лисья ему впору будет размять лапками листья и стебли, а потом как взять и добротно изваляться в земле и соке, вытравить из шерсти нежную светло-серость. Вот тогда-то охота пойдёт на «ура!» — Вереску собственный план казался гениальной шуткой.

Он решил разбудить сестрицу и незамедлительно рассказать ей о своей придумке. Она-то точно оценит, а если надо — дополнит. А может быть и справедливо осадит его полёт мысли, — ведь снова эти гадкие думы улетели куда-то совершенно не туда, куда следовало бы.